Главная   >   Слово пастыря

Игумен Антоний (Логинов)

"ДА СВЯТИТСЯ ИМЯ ТВОЕ…"

Святыми отцами и церковными проповедниками сказано и написано немало толкований на известную каждому христианину молитву Господню «Отче наш». Однако глубина слова Божиего бездонна, и ни одно толкование не сможет до конца изъяснить то, что мы призваны слышать, хранить и усваивать на протяжении всей нашей жизни. Преподобный старец Варсонофий Оптинский сравнивал Священное Писание с луковицей, а определённый уровень понимания его – со снятием её чешуйки. Снял одну, а за ней другая, глубже; снял и её, а за ней следующая, ещё глубже. И в связи с этим хотелось бы поговорить о возможности углубления в смысл первого и в то же время самого загадочного прошения величайшей молитвы, заповеданной нам Самим Сыном Божиим.

Что же мы хотим получить от Бога, когда просим Отца Небесного о том, чтобы святилось Его имя? И вообще что такое имя Божие и что значит «святится»? А может ли само по себе святое имя не святиться? Наиболее краткий и простой ответ на эти вопросы может прозвучать так: имя Божие святится, когда мы с благоговением и особым вниманием произносим слова, означающие в нашем сознании Бога, а не святится оно, когда мы грешим против третьей заповеди, запрещающей произносить имя Божие всуе. Такое понимание по-своему правильно, но это лишь поверхностная чешуйка. А вот войти глубже и зацепить следующую чешуйку помогут нам некоторые библейские слова об имени Божием и его особое прославление как в Ветхом, так и в Новом Завете.

Возьмём по одному примеру из обоих Заветов. В часто нами читаемом псалме «Живый в помощи…» Бог говорит боголюбивому человеку через псалмопевца: «Защищу его, потому что он познал имя Мое» (Псалтирь 90:14). В Гефсиманском саду Спаситель обращается к Богу Отцу со словами: «Я открыл имя Твое человекам, которых Ты дал Мне от мира» (От Иоанна 17:6). Возникает естественный вопрос: а разве подавляющее большинство людей, и даже не верующие в Бога, не знают слов, которыми Бог обозначается в различных языках человеческой речи? Неужели Христос сообщил своим апостолам какое-то новое слово, означающее Бога Отца?

Вывод напрашивается только один: очевидно, под словом «имя» в данном случае разумеется не человеческое слово, не знак, имеющий своё звучание, начертание и значение, а нечто иное. Но тогда что же именно? И тут на помощь нам приходят учёные гебраисты, изучающие библейские тексты на изначальном еврейском языке. По свидетельству немецкого исследователя Юлиуса Бёмера, в представлении авторов священных текстов имя Божие – это «то, что делает Иегову (Бога) видимым и познаваемым, то, что Ему собственно свойственно и отличает Его от всех других лиц и вещей». Профессор Московской Духовной Академии С. В. Троицкий также писал о том, что словосочетание «имя Божие» встречается в Библии в двух значениях. В одном случае это просто человеческое слово «Бог», «Господь», «Вседержитель», «Троица» и др., а в ином «имя Божие означает всё то, чем является Бог для человека».

Следовательно, имя Божие – это проявление Бога для человека. Тогда получается, что познать имя Божие, открыть имя Божие означает увидеть Бога в самом себе, в первую очередь, в своём сердце. Имя Божие – это есть тот самый внутренний светильник из рассказанной Христом притчи о мудрых и юродивых девах (От Матфея 25:1-13). Имя Божие – это есть та самая драгоценная жемчужина Царства Божиего из притчи о купце, ищущем хорошего жемчуга (От Матфея 13:45,46).

Ощутив в себе хоть на какой-то миг благодатный светильник-жемчужину имени Божиего, хоть немножко отведав вкус Божественного пира, любой здравомыслящий купец-христианин ясно понимает, что ничего на свете светлее, счастливее, свободнее, вкуснее и, главное, роднее нет и быть не может. Значит, в этот момент человек становится тем, кому Бог есть не только Творец и Промыслитель, но и родной Отец, а сам человек при этом есть сын Божий по благодати, в котором пребывает Дух Сына Божиего по Существу. Но единственно что мешает такому сыну ещё больше, глубже и дольше наслаждаться светом светлейшего имени Отца, это собственные сомнительные сокровища: неотвязные и увесистые мысли, желания, чувства. Рад бы купец продать все эти подделки ради обладания настоящей жемчужиной, да больно жаль расставаться с нажитым скарбом: хоть и гнетёт он душу, а всё ж привычен ей. Как же, интересно, тот евангельский купец: неужели, найдя подлинную жемчужину, сразу побежал, взял, да тут же и продал всё своё ветхое фальшивое барахло?

В таком переживании и вопрошании открывается душе не только внутренний смысл библейских и богослужебных строк, прославляющих имя Божие, но и многих покаянных молитв, упоминающих это заветное Имя. Грех, в том числе и в тонких навязчивых мыслях, становится болезненной помехой на пути сознания в глубину собственного сердца, где пребывает имя Божие, подобно солнечным лучам, ожидающим около выхода из пещеры блуждающего по её лабиринтам.

«Изведи из темницы душу мою исповедатися имени Твоему», – уже искренне, по-настоящему просит у Бога ум этой псаломской строчкой стихирного запева. Подобно и в так называемом «Трисвятом» перед «Отче наш» начинает он уже не в машинальной вычитке положенных молитвословий, но в подлинном желании просить у трёх Лиц Единого Бога очищения грехов, прощения беззаконий, исцеления немощей «имени Твоего ради». В этот момент человек действительно стремится избавиться от того, что мешает наслаждаться в себе великолепием святого Имени и получать от него струящиеся потоки Жизни. А затем сын Божий по благодати, зная прекрасно, как легко может он вновь возвратиться в состояние своего ветхого человека, перестать быть самим собой, осуетиться в своих помыслах и вновь погрузиться в пещерную темницу, взывает к своему Небесному Отцу в самом серьёзном прошении. Ни при каких условиях не хочет он терять сердечную связь с благословенным и препрославленным именем Божиим. Хочет он, чтобы хотение возвратиться к внутреннему свету не покидало его ни при каком погружении во тьму внешнюю, тьму всевозможных земных желаний. Помня о том, какая тяжесть, какой мрак наступают в душе, когда забывает она об Источнике своей Жизни, когда пропадает у неё желание в Него вернуться, просит сын у своего Отца не попустить душе ввергнуться в лабиринт тёмной пещеры настолько, чтобы утерять в сознании путь к светлому выходу из неё. А это возможно только тогда, когда в человеческом сознании Божественное имя займёт особое, избранное место, в корне отличающееся от всех других мест и других имён. И вот как раз избранность, особенность и ни на что не похожесть в еврейском языке обозначается словом «кодеш», что на русский язык переводится как святость. И, значит, первое к Богу прошение духовной жизни человека и есть «Да святится имя Твое», да встанет оно на особое, избранное, высочайшее место в сердце, в сознании, в памяти желающего реально ЖИТЬ, а не просто существовать.

Простите, батюшка, ну что вы такое нам говорите: какой свет, какое имя Божие в сердце…, в каком сердце-то? Ведь только «чистые сердцем, – как заповедь блаженства гласит, – Бога узрят». А для того, чтобы очистить сердце, нужны подвиги: посты, затворы, молитвы нескончаемые и прочее. А мы-то просто православно грешные христиане. Ну что, нам сейчас все свои дела побросать и сломя голову, как эти самые исихасты, запустить Иисусову молитву в сердце? Так мы просто в прелесть вляпаемся, святые отцы об этом ясно предупреждали. Всё это, конечно, хорошо, но не для нас. Нам же достаточно хоть какие-то заповеди с грехом пополам соблюсти: в церковь в праздник сходить, чего-то когда-то из молитвослова вычитать, поговеть маленько, причаститься в пост, постараться грешить поменьше …, и хватит с нас.

Что ж, в такой позиции есть свой резон, как и в позиции обладателя одного таланта из ещё одной евангельской притчи (От Матфея 25:14-30). Действительно, зачем рисковать полным банкротством, когда есть земля, куда можно спокойненько зарыть доверенное сокровище – имя Божие? Однако вот жил когда-то человек по фамилии Мотовилов, которому очень захотелось разобраться, в чём смысл его христианской жизни – вручённого ему таланта. И Бог не стал держать от него это в секрете – привёл к преподобному Серафиму Саровскому, да и показал через великого старца, что это такое. Не рассказал, а именно показал такой свет Своего Имени, который не только сердце, но и всё человеческое существо осветил. А ведь Мотовилов-то был такой же православно грешный, как и все мы.

Значит, получается, что всё дело только в одном – в настоящем и крепком желании. Хочешь узнать, что такое реальная ЖИЗНЬ в имени Божием – узнаешь. Нет сейчас таких преподобных, как батюшка Серафим…, что ж, сами ангелы это откроют: у них на это способностей и ума хватит. Было бы настоящее человеческое согласие. Когда-то преподобный Симеон Новый Богослов чуть ли не гонялся за некоторыми христианами и просил их только захотеть увидеть в себе Божественный свет. Он готов был показать его…, но, естественно, в ответ люди крутили пальцем у виска: ясно, старик спятил, экая прелесть.

«Да будут чресла ваши препоясаны и светильники горящи» (От Луки 12:35). Почему-то на эту заповедь Спасителя для всех Своих последователей довольно редко обращают внимание. О каком светильнике идёт речь? Да очевидно о том же, что и в притче о девах, вышедших навстречу Жениху. Примечательно, что не только мудрые, но и юродивые девы знали, что такое внутренний светильник, где и как он горит, когда гаснет и как заправляется елеем. Получается, что душа, не знающая в себе светильника Божественного имени – это не мудрая, не юродивая, а просто никакая дева. Именно свет и есть первичный и главный признак богопосещения. Когда-то Лука и Клеопа от досады, что сразу не узнали идущего с ними по дороге воскресшего Христа, воскликнули: «Не горело ли в нас сердце наше, когда Он говорил нам на дороге и когда изъяснял нам Писание?» (От Луки 24:32). Так что отнюдь не черты лица, не одежда и внешний облик и даже не мудрость толкования стали для них основой опознания Богочеловека, но горение собственного сердца.

Но что же всё таки нужно сделать, чтобы взаправду добраться внутри себя до животворящего имени Бога и по-настоящему попросить у Него, как у своего родного Отца: «да святится имя Твое в моём сердце»? А надо просто хоть на какое-то мгновение попробовать замолчать думаньем своих обычных мыслей, сосредотачиваясь молитвой в сердце. Эта привычка бодрствующего сознания к непрестанному думанью на самом деле есть страшная болезнь, вызванная грехопадением человека. Неспособность ума остаться вне всяких дум – неестественное, патологическое его состояние. Мы просто настолько привыкли к этой своей мыслеболтливой болезни, что даже не знаем, какое счастье ждёт нас вне абсолютно всех мыслей при устремлённости в любви к имени Божиему. Наше сердце являет собой лестничный пролёт между тремя этажами. Первый – всем знакомое материальное физическое сердце. Второй – сердце душевное, источник чувств, эмоций и мыслительного процесса. А вот третий – сердце духовное, источник устремлённости, любви к своему Небесному Отцу. Когда же мы замолкаем своим думаньем, всеми внешними желаниями и чувствами, то восходим на третий сердечный этаж, где нас ожидает и святится имя Божие в своём неземном лучезарном тепле и свете. «Остановитесь и познайте, что Я – Бог» (Псалтирь 45:11).